97 лет назад в Одессе родился «Король эпизода» народный артист России Павел Борисович Винник. Почему «Король» именно он, ведь «мастеров эпизодных дел» в советском кино было немало? (Для сравнения: Михаил Пуговкин сыграл «всего» в 100 фильмах.) Отвечаю: Павлу Борисовичу принадлежит абсолютный рекорд — он снялся более чем 450 картинах. Да каких! Что ни лента – то «золотой фонд» советского кино: «Смелые люди», «Добровольцы», «Испытательный срок», «Начальник Чукотки», «Неуловимые мстители», «Золотой теленок», «12 стульев», «Мимино», «На Дерибасовской хорошая погода…» И т.д. и т. п. Причем его колоритные герои запоминались мгновенно.
Последние годы Пал Борисович возглавлял Бюро пропаганды российского кино при Союзе кинематографистов. У него был кабинет в Доме кино, куда можно было запросто прийти и поговорить «за жизнь», «за Великую Отечественную», в которой он дошел до Берлина, и обо всем остальном. Рассказчик Винник был отменный.
В АВТОГРАФЕ РЕЙХСТАГУ ОТКАЗАЛ
— Павел Борисович, вы ушли на фронт пятнадцатилетним подростком. Что подтолкнуло на столь серьезный шаг, ведь вы были так молоды?
— Потому что хотел! Да тогда все рвались на фронт. Когда видишь смерть, невольно всей душой протестуешь и готов пожертвовать собой, чтобы прекратить эту бойню. Вот и все. Тут дело не в возрасте. Мама меня благословила, ребята помогли исправить в метрике дату рождения с 1925, на 1923 год и меня взяли солдатом в стрелковый полк. Между прочим, с ним я прошел весь путь от Моздока до Берлина.
— Что чаще всего вспоминается?
— Всякое было – и отступали, и наступали. Но самое страшное для меня, это когда после команды «Вперед!» ты должен выскочить из окопа, пробежать десять шагов, потом упасть и ползти. Так вот эти десять шагов были самыми страшными, даже штыковой драки не так боялись. Каждый раз, когда я шел в атаку, понимал, что это, наверное, конец. А жить хотелось… До Берлина оставалось 60-70 километров, мы сидим в окопах и знаем, что Гитлер собрал все силы, чтобы не допустить его взятие. Уже и 100 граммов получили, и перловку поели, и слышим: «Вперед!» Вдруг сзади нас зажглись прожектора и их ослепило, гадов… Мы остались живы, дошли и их побили. Тогда мы первый раз услышали, как они кричали «Русский, не стреляй!», «Гитлер капут!». Вот там они стали пачками сдаваться. Такое не забывается.
Еще никогда не забуду свой главный военный подвиг. Под Брестом мы попали под мощную танковую атаку, началось отступление, а мы его прикрывали. Подходим к лесу и видим наш разбомбленный обоз с ящиками из-под мин, вокруг убитые солдаты, лошади. Я поднял крышку, а там — знамя нашего полка. Намотал его на голое тело, сверху надел ватник и — в лес. Нашли свою часть, а командиры там все ну такие мрачные, горем убитые. Говорю: «Товарищ старший лейтенант, я знамя принес». Он как закричит: «Да ты что, родной!» Обнимать, целовать стали… Ведь по законам военного времени потеря знамени автоматически означала расформирование части со всеми вытекающими последствиями. За спасение знамени я получил свой первый орден Красной Звезды, и эта награда для меня самая дорогая.
— Не считали, сколько раз были на грани жизни и смерти?
— Как ни странно, всего однажды. При взятии Варшавы меня сильно контузило. Повезло, что ребята из нашего полка ехали в дивизию за хлебом и случайно меня нашли на поле боя, когда я не говорить, не слышать не мог – был как… «полено». Они меня выходили. Если бы не это, меня отправили бы в медсанбат, полк бы ушел, а в войну потерять часть – это жизнь потерять. Только это меня спасло.
Я вам больше скажу. Никогда в жизни я не говорил, что выжил благодаря своей храбрости, потому что это неправда. Я плевал на страх, это так, но остался жив только благодаря старшему поколению, потому что нас, мальчишек, они оберегали. Иногда телефонный кабель перебит, и моя очередь идти «вязать» провод, а он — на мине. И меня просто не пускали, шел кто-нибудь постарше, и, бывало, не возвращался. Только им я обязан жизнью.
— Лежа в окопах, о чем мечтали?
— (Смеется.) Получить вторые 100 грамм… И конечно, все о Победе думали.
— На стенах рейхстага оставили автограф?
— Если честно, то и желания не было. Кто-то расписывался, а кто-то, извините, на него «ходил до ветру», мягко говоря. Самое волнительное и долгожданное было, когда объявили о капитуляции и конце войны. Такой тишины я больше никогда в жизни не слышал — все замерло. А потом был парад Победы.
— Ваш коллега фронтовик Евгений Яковлевич Весник рассказывал мне, что после победы все были убеждены, что завоевали рай. И добавил: «Но того рая, о котором мы грезили, мы не увидели». Какие у вас были ощущения?
— Для меня это был рай. Разве не рай, когда ты приезжаешь домой и мама жива?! Или. Когда я вернулся и выяснилось, что наши две комнаты в коммуналке заняли, то есть нам жить было негде, я дал телеграмму Ворошилову и буквально в течение двух-трех дней в горисполком пришел ответ: «В 24 часа освободить жилплощадь для мобилизованного Винника. Ворошилов» Разве не сказка? А когда сбылась моя мечта — я поступил в театральный вуз, — я мгновенно стал счастливейшим из смертных.
«РЫЖИЙ ВЕНИК»
— Вы родились в Одессе — городе моряков, контрабандистов, налетчиков и куплетистов. Почему выбрали не самую романтичную из профессий?
— Для меня Одесса – это, прежде всего, театр. И всему хорошему, что есть во мне и в моих ролях, — я обязан Одессе. Дело в том, что все мои родственники по линии моей матушки, так или иначе были связаны с театральным миром. Ее отец, Андрей Семенович Лещинский, до революции был частным реквизитором драматических театров Винницы и Одессы. После того, как в 1917-ом у него все… «экспроприировали», отобрали, он стался работать в театре сторожем. И жил с семьей там же – прямо под сценой, но аж в восьми (!) комнатах.
Моя мама работала швеей в театре. Пока она была в мастерской на пошивке костюмов, я сидел в зрительном зале и часами смотрел, как идет репетиция. До сих пор вспоминаю, как шел спектакль «Вий» по Гоголю, и этот Вий (вы можете себе представить?!) — вж-жжж-жжж!!! — «летел» через весь зал по натянутому тросу. Вот я страху натерпелся-то, ужас! Но эффект был потрясающий… Еще помню, как только мы с мамой приходили в театр, первым делом она вела меня в бутафорскую. А там ведь макеты делают! Маленькая сцена, маленькие стульчики, детали… Это же для меня были игрушки! Поэтому я еще в школе, можно сказать, готовил себя к актерству – читал стихи, участвовал в самодеятельности, играл в спектаклях и занимался в кукольном кружке при Дворце пионеров. Словом, когда началась война, у меня уже не было никаких сомнений относительно будущей профессии.
— Кстати, за что вас в школе дразнили «рыжим веником»?
— За то, что я был тощим, огненно рыжим, очень шустрым и озорным. Плюс фамилия. Винник – это фамилия моего отца. Я с раннего возраста здорово занимался дуракавалянием. Такие шутки откаблучивал, что класс умирал со смеху, учителя меня выгоняли из класса, вызывали на педсовет отца. Из-за этого у меня был «неуд» по поведению, хотя учился я хорошо. Отец называл меня «шут гороховый». А я гордился этим.
После демобилизации я поступил в одесское театральное училище, а потом решил: «Погибать, так с музыкой!» Отправился «штурмовать» столицу и был принят в Московское городское театральное училище — это вторая студия МХАТа при Театре драмы, ныне Театр имени Маяковского. Потом в этом театре я проработал восемь изумительных лет.
— Кто-нибудь из известных ныне актеров учился с вами?
— А как же! Параллельно со мной учились Паша Луспекаев, «пятнадцатилетний капитан» Севочка Ларионов, курсом постарше — Мишка Пуговкин, Женя Лебедев. Мы – Пуговкин, Миша Ульянов и я – очень дружили. Помню, был любопытный случай. Я и Миша Ульянов жили в общежитии, а Пуговкин — на квартире. Время было полуголодное, у меня стипендия 70 рублей, при том, что буханка хлеба стоила 40. Поэтому мы ходили в Центральный дом работников искусств, где бесплатно крутили трофейные фильмы и продавали дешевые бутерброды с колбасой. Но чтобы туда попасть, надо было хорошо одеться, а у меня кроме гимнастерки и шинели ничего не было… И вот мы купили брюки, одни на троих, и носили их строго по очереди. Подходит моя очередь, забираю брюки у Ульянова, прихожу в ЦДРИ и вижу картину: в кресле, развалившись, сидит Пуговкин. Причем в костюме и жилетке — франт такой! Спрашиваю: «Мишка, откуда такие шикарные наряды?» А он отвечает: «Павлик, мое здесь только от жилетки рукава». Прошло много лет, но я всегда подразнивал его при встрече: «У тебя опять только рукава?» Он: «Нет, теперь все мое».
— Как правило, актеры не очень-то дружат. Неужели вы исключение?
— То, что не дружат – неправда. Конечно, мир театра – сложный и всякое бывает, и случаются вещи, которые простить иногда невозможно. Но великий театр – это, прежде всего, хороший и дружный коллектив. Не случайно же возник, например, такой театр как «Современник». Там все были товарищи. Я дружил с Олегом Ефремовым и с Леликом – Олегом Табаковым. Это люди, которые дорожили отношениями, там никто никого не подсиживал. С Надей Румянцевой у нас большая дружба была после картины «Королева бензоколонки». Там чудесно играл Юра Белов, вообще картина была удивительная. Словом, есть что вспомнить.
СКОПИРОВАЛ ПУГОВКИНА
— Первое ваше появление на экране – в военно-патриотической ленте «Смелые люди». Как вы туда попали?
— Я тогда учился на четвертом курсе. Пригласили на пробы, и режиссер Константин Юдин сразу утвердил на Сережку-партизана. Я очень дорожу этой картиной – там играл Алексей Николаевич Грибов, там я познакомился с Сергеем Гурзо, и вообще это была моя первая кино экспедиция. Потом я узнал, что вся съемочная группа летом едет на Кавказ работать над другим фильмом и берет меня. Так и пошло-поехало — меня стали во многие картины приглашать.
— Это правда, что вы сыграли более 450 киноролей?
— Есть такой известный киновед по фамилии Дмитриев. Это он подсчитал и написал: «Любовь Соколова и Павел Винник вошли в книгу рекордов, как самые снимаемые актеры отечественного кино». Помню, Любочка тогда еще была жива, она сказала: «Пашка, мы с тобой вошли в историю!»
Я от ролей не отказывался никогда. Если я даже в крохотном эпизоде нахожу корень, решение, почему бы мне в нем не сняться? А с другой стороны, вы посмотрите: какие режиссеры меня приглашали и как замечательно они ко мне относились. Довженко, Юдин, Ромм, Дзиган, Швейцер, Данелия, Гайдай… Что ни имя – эпоха. Как можно было отказаться?
— Как сами думаете: что из вашего актерского арсенала больше всего привлекало режиссеров?
— Тогда внешность все решала. А у меня, как говорили, внешность была яркая, колоритная. Режиссеры приходили в актерский отдел подбирать людей для съемок, смотрели фотографии: «Вот этого актера давайте!» Между прочим, внешность мне и с поступлением в училище помогла. Помню, в приемной комиссии сидят великие — Алексей Николаевич Грибов, Алла Константиновна Тарасова. Всем задают вопрос: почему вы решили поступать в театральный. Обычно девочки отвечали: «Хочу быть актрисой», десятиклассники говорили: «Я люблю театр». А я же с фронта пришел, и мне мало было так ответить. Я и сказал: «Иду глаголом жечь сердца людей!» Грибов рассмеялся, и лукаво так говорит: «Ишь ты – «жечь». Это потому, что — рыжий?» (Смеется).
Ясно, что со своей внешностью в герои я не годился, поэтому играл характерные роли. А с Грибовым мы подружились – даже наши жены были близкими подругами. Еще Алексей Николаевич как-то сказал мне: «Посмотри на себя в зеркало. Какой ты герой? Жуликов будешь играть!» Действительно, сколько я их переиграл!
— Тем не менее, наверняка в тайне грезили сыграть…
— Гамлета или Ромео? Никогда! В спектакле «Гамлет» я играл Розенкранца, в «Молодой гвардии» — Сергея Тюленина. Конечно, у меня пожелания были. Но такого, чтобы кого-то сыграть во что бы то ни стало? Нет. Мне любая роль дорога по-своему, и ни от одной не откажусь, пусть я даже только мелькнул на экране. Никогда не забуду фразу, которую сказал великий Щепкин: «Маленьких ролей нет. Есть плохие артисты».
— Откройте секрет: как появиться на несколько секунд и остаться в памяти поколений на десятилетия?
— Секрет прост – у меня была очень хорошая школа. Никогда не забуду слова одного из моих педагогов по фамилии Грибков. Он говорил: «Когда я получаю роль, сразу начинаю думать, на кого из знакомых мой персонаж похож. Нахожу подходящего, копирую его, и все». Вот и я всю жизнь делаю точно также. Однажды даже скопировал Мишку Пуговкина. Он страшно обозлился: «Что ты лезешь? Мне бы позвонили – я бы сыграл!» Я ему так спокойно отвечаю: «Да ладно, успокойся. Можешь с меня копировать, мы же актеры». Миша был прекрасный человек и актер – заводила, каких мало, хохмач и вообще любитель посмеяться над окружающими. Но очень не любил, когда подшучивают над ним – его не тронь. (Смеется.)
— Может, вы еще и мастер розыгрыша?
— Мастер-не мастер… Сейчас никого не хочу обижать воспоминаниями, хотя есть что вспомнить. Пошалить – это всегда была моя стихия. Да я и сам частенько попадался на чью-то удочку. Бывало, придет «молния»: «Вы сняты с роли за прогул». Я в предынфарктном состоянии, бегу разбираться – оказывается, коллеги подшутили. Потом на столе записка: «С тебя 100 грамм!»
— Сейчас модно разыгрывать звонками — якобы из Голливуда…
— Все это чепуха. Один суперпопулярный актер туда очень рвался, а потом плевался.
— Это вы о ком?
— О Савелии Крамарове. Мы были очень близкими друзьями, снимались вместе в «Неуловимых мстителях». О, как же его любили у нас! Года три прошло, как он эмигрировал, а мы на творческих вечерах продолжаем получать записки с вопросом: «Где Крамаров? Что с Крамаровым?» Но Крамаров внушил себе, что там добьется большего. Придумал историю, будто у него на западе дядя по фамилии Крамер, оставил ему наследство. С большим трудом, но он вырвался отсюда. Потом в одной только картине в Голливуде снялся и «лег на полку». Когда последний раз мы виделись, Савелий сказал: «Проклинаю себя за то, что уехал!»
«ДУРАКИ – МОЯ СЛАБОСТЬ»
— Какие самые яркие эпизоды со съемочной площадки сохранились в памяти?
— Конечно, самые любимые персонажи — мошенник Берлага в Золотом теленке», бандит Фринев в «Испытательном сроке», комсомольский вожак-карьерист в «Добровольцах», Филимонов в «Прологе»… А самый яркий эпизод с моим участием был сделан Данелией в «Мимино». Я там говорю всего одну фразу, но какую… Помните сцену в суде: Мимино-Кикабидзе обвиняют в том, что он разбил импортную люстру, которая якобы бешеных денег стоит, а адвокат доказывает, что люстра – фальшивка стоимостью 24 рубля? Тогда мой герой встает и восклицает: «Падла буду, сам не знал». Все! После премьеры хоть на улицу не выходи. Только и слышал вслед: «О, «падла» идет!» Но все равно было приятно.
— Говорят, на просмотре «Двенадцати стульев» Гайдая вы были ошарашены, увидев, что ваш персонаж говорит писклявым женским голосом…
— Там есть сцена, когда Киса Воробьянинов (Сергей Филиппов) приводит девушку (Наталью Варлей) в ресторан, я их встречаю репликами: «Занято. Столик не обслуживается». Можете представить мое удивление, когда я не узнал своего голоса: Гайдай озвучил моего официанта голосом Нади Румянцевой. Во время просмотра в Госкино стоял такой хохот — стены дрожали! Я в негодовании пришел к Гайдаю, говорю: «Что же вы со мной сделали?» «Ведь правда смешно получилось? – невозмутимо ответил он. И добавил: — Комедия искупает ответственность». На него было невозможно обижаться. Ведь сыграть даже в эпизоде у такого мэтра считалось за счастье.
— На улицах вас до сих пор узнают?
— Сам иногда удивляюсь – часто иду, и люди со мной раскланиваются как со старым знакомым. Вроде бы ничего эпохального не сыграл, а все равно помнят. Правда, раньше бывало, милиционеры документы проверяли. Говорили, что «больно на криминального элемента похож». (Хохочет.)
— То, что вы никогда в жизни не играли героев-любовников, вас как-то ущемляло?
— А я и не стремился их играть, не мое. Я за комедийные роли.
— Ваше мнение: сейчас есть классные актеры вашего амплуа? Есть кому передать «корону»?
— Хороших актеров очень много, очень. Но, к сожалению, нет картин, где можно блеснуть, едва появившись. А как можно проявить себя в сериале на 500 серий? Невозможно.
— Сегодня вас приглашают режиссеры?
— А как же! Даже в не самые лучшие для кинематографа девяностые годы они меня не обходили вниманием. Снимался в последнем фильме Леонида Гайдая «На Дерибасовской хорошая погода…», в «Мушкетерах… 20 и 30 лет спустя». Да и сейчас приглашают. Кроме того, я уже более 30 лет играю на сцене Театра киноактера. К примеру, сейчас задействован в детском спектакле «Щелкунчик» — в роли генерала-дурака.
— Может, мечтаете о какой-нибудь «умной» роли?
— Скажу вам честно: мне нравится играть дураков. А мечта у меня на сегодня одна – не потерять театр, иметь возможность выйти на сцену. И что мне дадут – это не так важно. Знаю только, что каждому персонажу отдам себя целиком без остатка.
— Павел Борисович, вы находитесь в замечательной физической форме. Как вам это удается?
— Каждый день зарядка, потом холодный душ. И все. Меня как-то спросили, какое лекарство вам больше всего помогает? Говорю: «Только одно. «Смех» называется». Скажу вам по секрету: я счастливый человек. Во-первых, я хозяин своей профессии и добился в ней многого. Во-вторых, я — счастливый муж, отец и дед. А потом я пережил такую страшную войну и остался жив.
Неудавшаяся личная жизнь и пагубное пристрастие к алкоголю. Что погубило харизматичного и талантливого короля эпизодов